УДК 81-119

Голубцов С.А.

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ

НЕМЕЦКИХ ВКРАПЛЕНИЙ В РОМАНАХ С. МОЭМА

Кубанский государственный технологический университет

В данной статье  исследуются функциональные особенности немецких вкраплений в романах С. Моэма. Введение иноязычных вкраплений формирует гетерогенный текст – микст и проявляется как отличительная черта неповторимого авторского стиля.

Ключевые слова: гетерогенный текст – микст, иноязычные вкрапления, авторский стиль.

This report examines functional features of German impregnations in S. Maugham's novels are investigated. Introduction of speaking another language impregnations forms the heterogeneous text - микст and is shown as distinctive feature of unique author's style.

Keywords: the heterogeneous text, speaking another language impregnations, author's style

Любовь к немецкому языку у Сомерсета Моэма не была случайной. Его дед учился в Германии. Его тетя была из немецкой семьи, очень бедной, но родовитой. Она устроила племянника в семейный пансион в Гейдельберге, где он учился в школе, а затем в Гейдельбергском университете.

В своем автобиографическом романе «Подводя итоги» С. Моэм пишет, что испытывал радость спокойных, однообразных, но волнующих дней в Гейдельберге, когда он впервые приобщился к интеллектуальной жизни. Живя в Гейдельберге, он много поездил по Германии. В Мюнхене он видел Ибсена, когда тот пил пиво в «Максимилианергофе» и, сердито хмурясь, читал газету. С. Моэм считает, что самым захватывающим моментом для него был момент, когда он приступил к чтению «Фауста» Гете. «Даже теперь от первых страниц книги меня иногда пронизывает дрожь», – признавался он (Подводя итоги, с. 208).

Обучаясь в Гейдельбергском университете, С. Моэм вспоминает о том, что к философии его приобщил Куно Фишер, читавший курс по Шопенгауэру. У С. Моэма осталось от них ясное представление об оригинальной силе и романтичности его системы. Куно Фишер ее трактовал скорее как произведение искусства, чем как серьезный вклад в философию. Описывая свои впечатления о пребывании в Гейдельберге, С. Моэм сообщает, что это было самое счастливое время в его жизни.

Притягательная сила Германии проявилась в том, что С. Моэм в романе «Острие бритвы» отсылает своего главного персонажа Ларри Даррела в Германию, в Бонн, где он поселился у вдовы одного профессора университета. Здесь писатель сталкивает его с другим персонажем, французом, который говорил по-немецки, так как был эльзасец и по-немецки говорил если не свободно, то во всяком случае, с лучшим произношением, чем по-французски. Ларри рассказывал о своем приобщении к литературе и искусству: «В Бонне все шло хорошо. Я читал Гете, Шиллера, Гейне, читал Гельдерлина и Рильке» (Острие бритвы, с. 241). Другой персонаж из этого же романа, поляк Кости, учил Ларри немецкому, сам он говорил на нем не хуже, чем по-французски.

Рассказывая о своих пристрастиях, С. Моэм отметил следующее: «Я всегда был путешественником, но путешествовал из-за своей беспокойной натуры и мне это нравилось» [3: 402]. Описывая свои путешествия по Китаю в романе «На китайской ширме», С. Моэм сообщает, что встречался с интеллектуалами, владевшими различными языками, в том числе и немецким.

Вот воспоминания об одном китайском философе, который получил степень доктора философии в Берлине и знал немецкий и английский в совершенстве: «Говорил он по-английски очень правильно Иногда для пояснения своей мысли он вставлял немецкие фразы. В той мере, в какой подобный упрямый человек способен поддаться влиянию, он находился под влиянием немцев. Методичность и трудолюбие немцев произвели на него глубокое впечатление», так же как и их тонкое восприятие философии (На китайской ширме, с. 381).

Известный китайский театральный критик, с которым познакомился С. Моэм, учился в Женеве, Париже, Берлине и Вене и бегло изъяснялся по-английски, по-французски и по-немецки.

С. Моэму, навсегда завороженному природой Германии, испытавшему радость для глаз от немецких зеленых лугов и деревьев, даже в путешествиях по другим странам чудились широкие равнины и долины Германии. Вот какой поэтический пейзаж открылся ему в Китае:

«Однако увидел я не китайский ландшафт с рисовыми полями, мемориальными арками, сказочными храмиками, крестьянскими домами в бамбуковых рощах… Нет, это была долина Рейна, широкая равнина, вызолоченная закатом, прошитая серебряной лентой реки, с башнями Вормса вдали – та великая равнина, которая открылась моим юным глазам, когда я, гейдельбергский студент, после долгих блужданий по еловым лесам на холмах над старинным городом, внезапно вышел на просеку. И из-за того, что там я познал первые восторги обретения знаний (каждая прочитанная книга была замечательным произведением!), из-за того, что там впервые испытал опьянение разговорами (ах, эти дивные клише, которые каждый мальчишка открывает для себя сам, словно никто прежде о них и понятия не имел), из-за утренних променадов по солнечному бульвару, из-за плюшек и кофе, подкрепляющих мою аскетическую юность после утомительных прогулок, из-за ленивых вечеров на террасе замка над окутанными голубой дымкой многоярусными крышами старинного городка, из-за Гете, и Гейне, и Бетховена, и Вагнера, и (а почему бы и нет?) Штрауса с его вальсами, из-за биргартена, где играл оркестр и чинно прохаживались девушки с золотыми косами, – из-за всех этих воспоминаний, обладающих силой завораживать каждое из пяти моих чувств, для меня слово «равнина» не только везде и повсюду означает одну лишь долину Рейна, но еще и знаменует единственный символ счастья, какой мне известен: широкий простор, залитый золотом заходящего солнца, струящаяся по нему серебряная река, точно тропа жизни, точно идеал, ведущий тебя по ней, и встающие вдали серые башни древнего города (На китайской ширме, с. 399–400)»

Ради того, чтобы расширить собственные композиционные возможности, достичь принципиально новых творческих результатов, разрушить старые, устоявшиеся в литературе традиции, писатель обращается к помощи иноязычия, в частности, к немецким выражениям. В этом случае мы сталкиваемся с проблемой смешения языков. По мнению М. Гейма, мы стоим перед новой литературной реальностью» [1: 17].

Феномен двуязычия давно приобрел серьезное значение и вес. Внешний облик иноязычного слова, веденный в литературное произведение, способен создавать графический контраст остальной части текста, уже только этим привлекая к себе повышенное внимание воспринимающего субъекта (иконическая функция знака). Кроме того, иноязычное слово – это достаточно мощный указатель на иной народ, его культуру, традицию, историю (индексальная функция).

Введение иноязычных вкраплений формирует гетерогенный текст – микст. С понятием микста логично согласуется один из главных механизмов культурообразования, действующий как сознательный творческий принцип, как продуктивное смешение своего и чужого.

Итак, с позиций языковой личности билингвизм способен проявляться как особенность ее литературного творчества, а также как отличительная черта неповторимого авторского стиля. Особенностью воплощения двуязычных умений творческой личности является ее обращение к созданию одноязычных литературных произведений с обязательным использованием второго языка. Эту разновидность следует именовать и квалифицировать как индивидуальный творческий (литературный) билингвизм.

Несомненно, индивидуальный творческий билингвизм – явление значительное и заслуживает пристального и разностороннего внимания исследователей. Начинать следует с рассмотрения интенций, побуждающих творческую личность к обращению к единицам иного языка и использованию их как фактов собственно художественного произведения.

Главным из этих обстоятельств является обычно проживание в стране, где господствует чужой для реципиента язык.

Так, немка Элли, говорившая на ломанном английском языке, в разговоре с американцем примешивала немецкие слова: «Sei still, – шепнула она. – Тише.» (Острие бритвы, с. 110).

Иноязычное слово в литературном произведении – это достаточно мощный указатель на иной народ (нацию), его культуру, традицию, историю, эпоху, на уникальный национальный ментальный формат. Например:

Фрейлейн Гедвига спела несколько романсов, фрейлейн Анна сыграла «Свадебный марш», а профессор Эрлин исполнил «Die Wacht am Rhein» (Бремя страстей человеческих, с. 12).

Функции, выполняемые иноязычием внутри художественного текста, достаточно сложны и разнообразны. В своих различных манифестациях внутритекстовое иноязычие демонстрирует значительно более широкий функционально-прагматический диапазон в художественном тексте.

Адаптивная функция проявляется в том случае, когда один из коммуникантов (адресант) подчеркивает ограниченность своих способностей владения языком и в то же время независимость диалога от воли второго коммуниканта (адресата):

– Ну что же, Onkel Heinrich поместит меня на зиму в какой-нибудь семейный дом в Берлине, для меня даже лучше. А герр Сун тоже переедет в Берлин (Бремя страстей человеческих, с. 146).

Функция документализации: выполняет эту функцию топоним, слово или выражение, обозначающее географическое название. Автор добивается более точной, «документальной» презентации реалии, тем, что дает название в своем оригинальном виде или в транскрипции. Обозначаемое место становится предметом описания в тексте или важным «элементом декораций» для описываемых событий и сцен. Топоним открывает читателю отношение персонажа к данному месту на карте.

«Энтузиастам казалось, что в неистовствах Walpurgisnacht слышится грохот артиллерии под Гравелоттом» (Бремя страстей человеческих, с.120).

Под Гравелоттом (недалеко от Меца) произошла решающая битва франко-прусской войны 1870 года, закончившаяся победой немцев. Естественно, что профессор Эрлин испытывал гордость за свою страну.

Функция создания местного колорита: языковые средства, выступающие в роли социокультурных маркеров, становятся символами данного народа или его социальной группы.

1. В харчевнях заводили дружбу с тамошними жителями. Кости напускал на себя грубовато-простецкую манеру, весьма располагающую, играл с ними в скат, это такая немецкая карточная игра, и обчищал их так добродушно, с такими солеными шуточками, что они отдавали ему свои пфеннинги чуть ли не с радостью (Острие бритвы, с. 10).

2. Он был членом Bürschenschaft и обещал сводить Филиппа в Kneipe (Бремя страстей человеческих, с. 116).

Функция комического эффекта: иноязычие часто сопряжено с комизмом конкретной ситуации, но оно передает и более сложные отношения, например, авторскую иронию, т. е. в целом ощутимо критическую позицию автора произведения к предмету художественной речи.

Любимая песня фрейлейн Гедвиги называлась «Ich liebe dich» – «Люблю тебя». Однажды вечером она ее спела, и они с Филипом вышли на балкон полюбоваться звездами; ему вдруг захотелось сказать ей что-нибудь приятое о ее пении. Он начал:

– «Ich liebe dich» …

Говорил он по-немецки с запинкой, с трудом подбирая нужные слова. На этот раз он сделал совсем маленькую паузу, но, прежде чем он успел окончить фразу, фрейлейн Гедвига сказала:

– Ach, Herr Cary, Sie müssen mir nicht du sagen.

Филипа бросило в жар – разве он посмел бы позволить себе такую фамильярность? Он совсем потерял дар речи. С его стороны было бы неделикатно доказывать, что он вовсе и не думал объясняться, а просто упомянул название песни.

– Entschuldigen Sie, – сказал он.

– Ничего, – прошептала она. (Бремя страстей человеческих, с. 119).

Функция фасцинации: под фасцинацией понимается завораживание, привлечение внимания, притягивание читателей, их вовлечение в мир текста. Иноязычная графическая система сама по себе выступает средством создания экспрессивности, служит способом выделения иноязычного элемента и связана с принципом изобразительности, который выступает одним из главных мотивов при введении автором произведения иноязычия в художественный текст.

– Bitte, bitte, – сказала Цецилия, немножко задыхаясь. – Я не желаю слушать о нем гадости.

– Но это же не серьезно? – ахнула фрау Эрмин.

– Я люблю его. Люблю его. Люблю его.

– Gott im Himmel! (Бремя страстей человеческих, с. 147).

Функция языковой компетенции заключается в том, что она опирается на стремление коммуниканта продемонстрировать свои знания на иностранном языке.

Так, Саймон из романа «Рождественские каникулы» постоянно перемежал свою речь французским и немецким: «Это мои Wanderjahre. Я намерен потратить их на то, чтобы получить образование» (Рождественские каникулы, с. 213).

Итак, билингвизм способен проявляться как особенность литературного творчества личности, а также как отличительная черта неповторимого авторского стиля. Иноязычие способно входить в художественный текст в виде самых разных компонентов, выполняя при этом достаточно уникальные и разнообразные функции.

Литература:

1.  Гейм, М. О переводе дословном и вольном. Прагматический подход к теории перевода // Альманах переводчика: сост. Н.М. Демурова, Л.И. Володарская / отв. ред. М.Л. Гаспаров. М.: РГГУ, 2001 (II). С. 9–19.

2.  Моэм, С. Бремя страстей человеческих. М.: Изд-во «Правда», 1991. 688 с.

3.  Моэм, С. Вглядываясь в прошлое // С. Моэм. Полное собрание рассказов в пяти томах. Т. 5. М.: Захаров, 2001. С. 347–434.

4.  Моэм,  С. Собрание сочинений: в 9 т. М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2001.